Продолжаем публикацию материалов, посвященных самой замечательной дате этого года – 80-летию Дня Победы. Зоя Выхристюк делится воспоминаниями об удивительной судьбе отца-фронтовика.
В каком возрасте вы узнали, что была война, и наши отцы воевали? Лично я – в неполные пять лет. И, знаете, как? По воскресеньям мама ранним утром готовила завтрак, а отец нежился в постели. И я перебегала к нему со своего диванчика. Он рассказывал мне выдуманные истории про зайчиков. Трогательные, а иногда трагические, жалостливые. Я роняла слезы, а папа тут же придумывал выход из драматической ситуации.
Именно тогда я обнаружила, что на руке, в области плеча, и на бедре у него были такие кругленькие пятнышки, заросшие отверстия, на бедре – довольно приличное. Когда до них дотрагивалась, он отдёргивал руку или ногу: было больно. Уже позже узнала, что это были следы от пуль. Рядом был почти оголенный нерв, и потому от прикосновений как будто током пробивало. Память о войне, на теле…
У папы был сослуживец, дядя Женя. Он хромал. Как-то он остался у нас ночевать, и выяснилось, что у дяди Жени железная нога: на ночь он отстегнул свой протез.
Через пару лет мы с друзьями по двору бегали смотреть на необычное шествие. Папа тоже принимал в нем участие, принарядился с утра и ушел.
Мне хотелось его увидеть в этом, казалось, нескончаемом потоке мужчин, которые молча шли и на их пиджаках позванивали медали. Их в колонне было много, и папу я не увидела. Да и следили мы за этим потоком, недолго: прибежали, посмотрели и убежали.
Мы жили тогда в Черкесске, на улице Пушкинской, неподалеку от кинотеатра имени Горького, рядом с парком «Юность», где и до сих пор есть мемориал Славы. К нему тогда и устремился поток ветеранов.
Помнится, тогда мы не называли их ветеранами, они были просто участниками войны. Сейчас с позиции моих нынешних лет, понимаю: это были молодые в своей массе мужчины, всего-то лет сорока с небольшим.
Папа был 1923 года рождения. Как и его однокашники по Георгиевскому сельскохозяйственному техникуму, его мобилизовали в неполные девятнадцать лет. Попал сначала в Пятигорск, в кавалерийское училище. Его казарма находилась рядом с проспектом Кирова, в спортзале одного из нынешних корпусов Пятигорского государственного университета.
Он был ниже среднего роста. Его родители жили в Курсавке, семья была многодетной, бедной, безлошадной. До училища он и на лошади-то ни разу не ездил. Со смехом потом рассказывал, как во время учебы подводил лошадь к какому-нибудь холмику, чтобы взобраться на нее, а та, безответственная, все норовила уйти того холмика подальше.
Как и большинство фронтовиков, о войне он говорить не любил. Но незадолго до смерти на мой вопрос, что же было самым ярким и значимым событием в его жизни, ответил, не задумываясь: «Война».
По отдельным пазлам собралась далеко не полная картина его участия в той войне.
В сорок втором году немец рвался к бакинской нефти, наступал на Кавказ. Их, курсантов кавалерийского и танкового (и такое находилось в Пятигорске) училищ, отправили под Орджоникидзе. Немецкие танки рвались вперед, а у них – одна винтовка на четверых. Чтобы произвести выстрел, нужно дождаться, когда убьют или ранят троих. Танки и хорошо экипированная пехота против мальчиков, почти безоружных… Их там много полегло.
Как папа выжил? А он в «рубашке» родился! Правда, родилась двойня в пузыре, выжил один. Бабушка потом долго хранила эту его «рубашку».
Папу ранило осколочными, к счастью, кость в обоих случаях не задело. Позицию в лесополосе, где они находились, после неравного боя фашисты прочесывали, добивали раненых. И к папе тоже подошел автоматчик, увидел, что жив. Их глаза встретились, и… немец прошел мимо. «Рубашка»!
А потом в лесополосу пришли местные жители в надежде спасти раненых. Он попал к женщине-медику. Она обработала раны, у нее он и провел несколько дней. Она же помогла добраться до железной дороги. Поезда ходили и при немцах, а паровоз тащился здесь на взгорок со скоростью шага, вот папа и пробрался в товарняк. Так, украдкой доехал до Курсавки.
Хата родителей находилась на окраине села, как раз у железнодорожного полотна. Из очень раннего детства я помню эту избушку с земляным полом, печкой в горнице, образами в углу, маленьким оконцами.
В хату бабушки на постой определили немца в возрасте, из хозяйственных служб: хата-то бедная! Папа огородами добрался в родительский дом. Его сразу уложили на печь. Раны нестерпимо болели. Днем он сдерживался, а ночью во сне стонал. Немцу, как могли, объяснили, что, мол, там сын больной лежит. Папа говорил потом, что немец, конечно, все понял, но не выдал!..
К счастью, оккупация на Ставрополье продлилась недолго. Пришли наши: проверка особого отдела, госпиталь… После излечения молодым бойцам предложили идти учиться на связистов. Дело добровольное. Кто готов – в школу на учебу, остальные – сразу на фронт. Папа пошел в связисты. Опять «рубашка» сработала! Иначе попал бы под Сталинград…
Папа был по натуре очень жизнелюбивым и веселым человеком. Мы жили в многоквартирном пятиэтажном доме. Летом во дворе было многолюдно: народу – точно на целый аул. Интернета тогда не было, а живое общение было. Так вот, когда выходил папа, все малыши и собаки были его!
Став постарше, я просила его рассказывать о войне. Но он и в этой ситуации старался извлекать из памяти что-то веселое.
Победа его застала в Вене. Рассказывал, как их, двадцатилетних, в основном сельских мальчишек, определили на постой в какой-то замок. Может он, и вправду замком был, а, может, им таким показался. Добра там было, по их понятиям, немеряно: стеллажи консервов, винный погреб, рояль, гардероб. В свободные часы они наряжались в непривычные одежды, пили-ели и дурачились: они молоды, живы, войне вот-вот конец и впереди вся жизнь и только лучшее!
В Георгиевский техникум он не вернулся. В Курсавке пошел работать учеником кассира в отделение Госбанка. Окончил вечернюю школу, потом заочно – Ростовский институт народного хозяйства. Стал классным профессионалом.
Когда я думаю, кто в моей семье сделал самую большую карьеру, нимало не сомневаюсь: это – папа.
Он со смехом рассказывал, как ему было обидно, когда его начальник, завкассой, лупил линейкой по пальцам, если он, ученик, делал что-нибудь не так. Еще бы не обидно: он – участник войны, а его шеф – нет.
На пенсию папа ушел с должности заместителя управляющего Карачаево-Черкесской областной конторы Госбанка. И хотя банкиры советской эпохи и нынешние – это две совершенно разные по доходам категории, он был классным профи своего уровня и времени. И большим трудягой!
Папа, спасибо тебе за жизнь, мою жизнь! И еще всегда знай, что твой эталон безусловной любви ко мне я свято берегу, потому что это – мой оберег.
Зоя Выхристюк.
Фото из домашнего архива.
15.03.2025